ЛИБО — МЫ,
ЛИБО — НИЧТО

Большевизм как историческое явление можно разделить на две части: с одной стороны, доктринальное поле разнообразных социалистических и коммунистических воззрений и теорий, которые предшествовали Марксу, существовали параллельно с ним и продолжали существовать как интеллектуальные мотивы после строгого оформления марксизма в законченную идеологию. Эта первая часть — "проект большевизма". Вторая часть — воплощение этого проекта в конкретной исторической реальности в форме российской социал-демократии, позже Компартии и, в конечном итоге, в истории Советского Государства и руководящейпартии. Первая часть большевизма несравнимо шире второй и, как любой план, превосходит свою реализацию. Но одно непонятно бездругого. Реализация представляется бессмысленной, если мы не знаем ее плана, а чистый план без реализации делает его абстракцией, и возможное тогда в нем соседствует с невозможным на равных условиях (ведь проверки реальностью нет).

Национал-социализм и фашизм дают нам такую же картину. С одной стороны, теоретический проект учения, философские, экономические и исторические мировоззрения, объединенные общейориентацией ("фашистский проект"), с другой — практика исторических партий (фашистской и нацистской), а также государственныйстрой Италии Муссолини и Германии Гитлера. Сразу следует указать на очень важное отличие: "фашистский проект" стоит гораздо дальше от его воплощения в Германии и Италии, чем "проект большевистский" от советской реальности.

Известно, что на уровне исторических партий и режимов между большевизмом и фашизмом существовала вражда и кровавая схватка, самым драматическим эпизодом которой была Великая Отечественная война. Но эта вражда не была абсолютной и существовали примеры некоторого сближения между фашистами и большевиками даже на внешнем, чисто политическом, уровне — радостное признание фашистской Италией Советского Государства; объединение усилий германских националистов с коммунистами во время "курса Шлагетера", объявленного Радеком; наконец, заключение пакта "Риббентроп — Молотов".

Но на уровне двух проектов сходства еще больше. Если рассмотреть большевизм как идеологию, включающую в себя марксизм, но выходящую за его границы (а это, несомненно, так и было — вспомним хотя бы ленинскую идею "построения социализма в одной стране", противоречащую Марксу), и если отнестись так же к фашизму и нацизму (обратив особое внимание на тех идеологов, которые предопределили приход нацистов к власти, но сами остались в оппозиции к режиму как к карикатуре на собственные взгляды), то мы увидим, что оба проекта имеют множество общих черт. Сходство настолько велико, что можно теоретически предположить существование особой метаидеологии, общей для обоих проектов.

Эта единая метаидеология, которая лежит по ту сторону не только политической конкретизации большевизма и фашизма, но и их идеологического оформления как раз и является $национал-большевизмом# в самом широком и самом абсолютном смысле этого термина. Данная метаидеология никем и никогда еще не была осознана в полной мере; лишь наиболее глубокие умы из обоих лагерейинтуитивно догадывались о ее существовании, пытаясь дать своим прозрениям хотя бы приблизительное выражение.

Национал-большевизм не прагматические ходы большевиков и европейских националистов, обусловленные конкретикойRealpolitik. И не сходные аспекты двух "проектов". Это нечто более глубокое, что могло проявиться и открыться в полной мере только тогда, когда исчезло последнее историческое воплощение одной из этих идеологий — Советский Союз. (Реальное воплощение фашистского проекта исчезло уже полвека назад.)

Основные черты этой метаидеологии:

1) Эсхатологическая заостренность, ясное понимание того, что современная цивилизация вплотную приблизилась к своему концу. Из этого следует идея эсхатологической реставрации. Причем есть стремление осуществить эту Реставрацию Золотого Века политическими средствами.

2) Идея неадекватности существующих религиозных институтов великой эсхатологической цели — вскрытие нерадикальности, перерождения, фарисейства традиционных западных религий. Дух реформаторства или "новой религиозности" (мистицизм, гностицизм, язычество).

3) Ненависть к современному миру, западной цивилизации, коренящейся в духе Просвещения. Отождествление космополитического, империалистического капитализма с максимальным выражением мирового зла. Антибуржуазный пафос.

4) Интерес к Востоку и неприязнь к Западу. Геополитическая ориентация на Евразию.

5) Спартанский (прусский) аскетический стиль. Пафос Труда и Труженика. Идея поиска подлинного духовного начала в народе, в его низших слоях, убереженных от "порчи" последних столетий в отличие от дегенерировавшей элиты старых режимов. Принцип "новой аристократии", вышедшей из народных масс.

6) Понимание народа и общества как органического братского коллектива, основанного на моральной и духовной солидарности. Радикальное отрицание индивидуализма, потребительства, "торгашеского духа", эксплуатации. Стремление привести народы в состояние "золотого века".

7) Неприязнь к культурным, религиозным и экономическим традициям семитического происхождения (иудаизм, ислам), противопоставление им индоевропейских традиций, где класс "торговцев" (с его ментальностью) вообще отсутствовал как таковой.

8) Стремление пожертвовать собой ради достижения этого идеала. Ненависть к посредственности, мещанству, обывательскому началу. Яркий революционный дух.

Все эти элементы, вместе взятые, невозможно найти в каком-то конкретном учении (фашистском или большевистском). Они рассредоточены по идеологиям и авторам, часто соседствуя с другими, противоречащими общему набору, приведенному нами выше.

Исторические национал-большевики (Никиш, Устрялов, Тириар) интуитивно приближались вплотную к формулировке этого комплекса, но даже они иногда сбивались с четкого пути: Никиш переоценивал позитивное значение техники и прогресса, Устрялов соблазнился НЭПом и недооценивал фактор Германии для России, Тириар полностью отрицал эзотеризм и религию, являясь материалистом-прагматиком.

Национал-большевизм — самое интересное идеологическое явление XX века. Все, что фасцинирует нас в большевизме или фашизме, — это его заслуга. Все, что привело эти идеологии к гибели, — строго равно их отступлению от духа и буквы этойнесформулированной, но существовавшей виртуально доктрины.

Если взять национал-большевизм за точку отсчета, легко обнаружить и осознать причины извращений и провалов антилиберальных режимов и партий в нашем столетии. Этот анализбезупречно верен применительно к прошлому и нагляден в отношении настоящего, где в качестве "новых" правых и "новых" левых движений функционируют пародии на то, что уже в свое время было лишь пародией на виртуальныйнационал-большевизм.

Идеология национал-большевизма свободна от всех криминальных сторон прошлого. Исторические национал-большевики сами обличали нацистов и коммунистов за извращения теории, сами становились жертвами тоталитарного Молоха. Но поскольку полноценная формулировка этой доктрины осуществляется только сейчас, то даже этот аргумент не может быть решающим.

Национал-большевизм — это то, чего не было. Не было ни на практике, ни даже в теории. Национал-большевизм — это то, что будет. Будет, так как эта доктрина является метафизическим и идеологическим прибежищем для всех тех, кого отбрасывает современный мир, система либерал-капитализма, ставшая единственной доминирующей моделью современного общества. Протест будет всегда. Старые антибуржуазные идеологии доказали свою ограниченность. Теоретические недостатки рано или поздно воплотились в исторический провал на практике. Тот, кто этого не понимает, не имеет места в истории.

Единственная альтернатива современному миру, этому царству "либерального" антихриста — НАЦИОНАЛ-БОЛЬШЕВИЗМ.

Либо он, либо ничто. Никакие промежуточные варианты ничего не изменят. Если Система справилась с гордым Райхом и могучим Советским Союзом (разрушив или извратив перед этим все традиционные монархии и империи), с какой-нибудь парламентскойпартией или экстремистским военизированным формированием она справится без проблем.

Дело в том, что национал-большевистская линия вдохновляется особым духовным ориентиром, о котором пока еще не время говорить открыто. Речь идет о некоторой альтернативной тайне, которая в последние времена должна противостоять открывшейся "тайне беззакония". Без участия этой силы ни большевистский, ни фашистский эксперименты вообще не были бы возможны. Только после определенного искажения, "порчи" политического инструментария сила эта отходила от данных движений, оставляя их на произвол рока перед лицом "князя мира сего", явно стоящего за либеральной цивилизацией. Определенные знаки говорят о том, что эта сила отныне выбрала новую (последнюю) форму, которая будет более соответствовать ее природе.

Возможно, кто-то и догадается о чем идет речь.