В Древнем Риме всякое объявление сенатом войны сопровождалось особым официальным ритуалом: врата главного храма Марса, принципиально державшиеся закрытыми в мирные времена, открывались. Таким образом воительствующий дух Марса — одного из покровителей римского государства — как бы обретал выход в человеческое измерение и духовно возглавлял римское войско, отправлявшееся в очередной поход во славу державных идеалов Вечного Города. На находящемся в непосредственной близости от этого храма т.н. Марсовом Поле происходили не только различные военные церемонии, но и общие политические собрания римских граждан, на которых избирались народные трибуны – полномочные представители широких социальных слоев в сенате. Такие политические собрания носили название центуриатных комиций, поскольку граждане, принимавшие в них участие, выстраивались в боевом порядке и при полном вооружении по центуриям — единицам социально-административного и военного деления римского общества. Собрание вооруженного народа обладало высшими законодательными полномочиями, а единство его воли символизировалось посвященным Марсу красным боевым знаменем, поднимавшимся на время прохождения центуриатных комиций над городскойкрепостью у Тибра. Отправлявшееся в очередной поход римское войско рассматривалось римлянами не просто как обычное вооруженное формирование с утилитарными целями, но как символ законодательной и цивилизаторской воли Рима и его народа. Главная цель всякой войны — это утверждение римского порядка, авторитет которого санкционирован божественным соборным духом сената и народа римского. Формула этого единства — S.P.Q.R (Senatus Populusque Romanum) — была начертана на красных штандартах римских легионеров.

Римское войско возглавлялось военными трибунами, которые как бы воплощали собой дух марсовой доблести. Впоследствии такие военачальники обрели почетный титул императоров, а начиная со времени Августа титулы военного трибуна как императора (военного вождя римского народа) и народного трибуна (представителя римского народа в сенате) совмещаются в титуле принцепса — т.е. императора в уже классическом смысле этого слова. Развитие в Риме института императорской власти обретает свою фундаментальную завершенность уже в христианскую эпоху. Константин Великий, выступив покровителем христианства, продемонстрировал тем самым признание императорской властью (а в ее лице — и всем римским народом) ценностей христианского мировоззрения, а при императоре Феодосии Великом христианство в его православной форме было объявлено официальной религией всей Римской империи. Это, однако, отнюдь не означало отмены традиционных римских державных и гражданских ценностей в пользу совершено новой системы мировосприятия. Как раз наоборот, императорский Рим инкорпорировал христианство в систему своих внутренних ценностей, изменив ритуальную форму почитания последних (что, в принципе, неоднократно делалось и до этого, когда в Риме вводились культы североафриканских или малоазийских богов), но сохранив собственную традицию политического и гражданского законодательства и связанные с ней идеи священной державы и божественности общенародной воли. Отсюда Православие — это не просто христианство как комплекс религиозно-нравственных представлений, но универсальная державная доктрина, где древнеримские идеалы социальной солидарности обрели значение категорического императива в духе новозаветной метафизики благодати.

Идея православной державности предельно ясно сформулирована одним из духовных лидеров нынешней России митрополитом Санкт-Петербуржским и Ладожским Иоанном: "... державность - это государственное самосознание народа, добровольно принявшего на себя церковное послушание "удерживающего", т.е. готового стоять насмерть на пути рвущегося в мир сатанинского зла". Иными словами, цель государства — это сдерживание беззакония, противостояние деструктивным силам, атакующим гражданское общество извне (т.е. из-за пределов сферы духовной и социальной солидарности граждан, их соборности). Сдерживание беззакония и одновременное утверждение принципов божественной справедливости возможно лишь в случае наличия в обществе некоего воинствующего духа, того, что древними римлянами персонифицировалось как Марс, а римлянами православными (т.е.византийцами) — как Спас-в-Силах. Действительно, если мы проследим формальную сторону эволюции римской державной традиции от идеи Вечного Города к идее стоического Космополиса, а оттуда — к Царствию Небесному, то обнаружим, что православный культ Спасителя как Царя царствующих (или же небесного императора) стоит в тесной связи с исторической эволюцией римского императорского культа (точнее говоря — культа императорского гения), который обрел свою окончательную литургическую форму в чине вселенского православного царя как императора-архиерея.

Говоря о новозаветной метафизике благодати, не следует забывать, что последняя здесь прямым образом связывается с воинствованием Святого Духа. Тот же владыка Иоанн по этому поводу говорит следующее: "Церковь земная, по определению святых отцов, есть церковь воинствующая, а поприще нашей земной жизни — место брани и подвига... Истинная любовь беспрестанно сражается, защищая тех, кто доверился ей, от зла, часто скрывающего свое истинное обличие под маской ложного благообразия".

В самом деле, согласно представлениям православного богословия, Святой Дух, исходя от Отца и находясь в стремлении к Сыну, преодолевает в своем духовном движении поврежденную после грехопадения прародителей среду тварной реальности, на крайнем "горизонте" которой провиденциальным образом присутствует Спас-в-Силах — Христос-воитель, Бог-меченосец. Преодоление Святым Духом этой тварной среды аналогично духовной войне как аллегории преобразования материи волей Божьей, что в приложении к человеческой проблематике будет означать мистический процесс подлинного обожения. Вообще, рассуждая об обожении, о духовном стремлении к Христу, часто упускают из виду то, что Спаситель как цель верующего — это именно Спас-в-Силах, ибо таким он явится, согласно Писанию, в конце времен своей Церкви. Такое понимание обожения как смысла религиозной жизни придает всему мироощущению истинно-православного чувство вовлеченности в священную войну на стороне Святого Духа против пораженной тленной материи, против того, что владыка Иоанн называет "сатанинским злом".

Воинствование Святого Духа имеет как бы два аспекта своего выражения: церковный и державный. К первому относится исполнение православными их религиозного долга, выражающегося в следовании каноническим уставам и предписаниям духовных наставников. Ко второму – исполнение православными их общественного и гражданского долга, состоящего в утверждении авторитета державной традиции через всемерное прославление принципов соборности как источника подлинной сопричастности к божественному. В этом смысле царские врата в православном храме являются неким символическим эквивалентом римских врат Марса, — т.е. врат воинствующего духа, властью которого авторизуется религиозная и политическая воля народа к утверждению собственных державных идеалов. Всякое открытие царских врат во время православной литургии возвращает нас ассоциативно к открытию марсовых врат войны — священной войны за торжество божественного порядка, санкционированного, согласно православной традиции, общим, соборным духом церковного народа — народа-богоносца. Древний же римский символ высшего законодательного авторитета как единства сената и народа римского — S.P.Q.R. — обрел со времени императора Константина Великого новую форму, превратившись в монограмму Христа — . В православном Риме этот знак сменил собой старый символ на красных боевых знаменах легионов, в то же время став печатью авторитета императорской власти, объединившей под своей сенью древние принципы богоносного единства сената и народа с идеей личностного (в православном смысле этого слова) священноначалия.

В каком-то смысле можно провести прямую параллель ( не богословскую, а культурологическую) между иконическими изображениями Марса и Спаса-в-Силах. Особенно сильный образ Христа-воителя дается в Откровении святого Иоанна Богослова: "И увидел я отверстое небо (т.е. открытые марсовы врата войны — прим.авт.), и вот конь белый (символический элемент военачальника — прим.авт.), и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует (т.е. выступает за по чину военного трибуна и императора — прим.авт.).

Очи у Него как пламень огненный (огонь — элемент Марса — прим.авт.), и на голове Его много диадим (диадима — символ царской власти — прим.авт.); Он имел имя написанное, которое никто не знал, кроме Его самого;

Он был облачен в одежду, обагренную кровию (пурпурная мантия – символ Марса и императора — прим.авт.). Имя Ему: Слово Божие.

И воинства небесные следовали за ним на конях белых (т.е. воинство царей и военачальников, элитная конница — прим.авт.), облаченные в виссон белый и чистый. Из уст его исходит острый меч (символ Марса — прим.авт.), чтобы им поражать народы (т.е. устанавливать законопорядок воинствующего духа — прим.авт.).Он пасет их жезлом железным (железо — символ Марса — прим.авт.); Он топчет точило вина ярости (вино – символ крови и одновременно напиток воинского посвящения; Святое причастие в аспекте благодати как воинствования Духа — прим.авт.) и гнева Бога Вседержителя.

На одежде и на бедре Его написано имя: Царь царей и Господь господствующих (т.е. Христос, сокращенно — прим.авт.)."

Владимир Видеманн