1. "Странный" интерес к экономике

Когда современные литературоведы рассуждают о творчестве Эзры Паунда — одного из наиболее гениальных поэтов ХХ века, автора знаменитых "Cantos", то общим местом является оговорка онеобходимости различать Паунда-великого поэта и Паунда-мыслителя и публициста, симпатизировавшего фашизму, восхищавшегося Муссолини и даже сотрудничавшего при нем как коллаборационист на Римском радио вплоть до оккупации Италии союзниками. Причем нам предлагается, как правило, простейшее разрешение проблемы: высказываемые поэтом политические и, прежде всего, экономические идеи рассматриваются как "досадное недоразумение", как атрибут обычной для всякого великого человека детской непосредственности или даже глупости в одной области, соседствующих с гениальностью в другой. Между тем настойчивый интерес, проявляемый Паундом к экономике, заставляет человека, желающего дойти до истины по ту сторону навязываемых клише, обратиться именно к этой стороне его творчества.

Эзра Паунд (1885 - 1972) — величайший американский поэт и мыслитель. Многие считают его самым выдающимся поэтом двадцатого века

Речь здесь идет не только об экономических статьях или книгах Паунда, но и о множестве пространных обращений к экономическим проблемам непосредственно в его поэзии. Но так ли странно это в век, который Вернер Зомбарт окрестил "веком экономики"? И разве не было в XIX веке великого Блэйка, давшего в своем творчестве мистическую трактовку денег и богатства как проявлений Абсолютного Зла? Не было ли уже в ХХ веке Джакомо Баллы или Умберто Боччони, обративших свою живопись лицом к поэтике машин и индустриальным пейзажам? Глупо требовать от искусства эпохи, когда экономика и ее атрибуты становятся основным мерилом человеческой деятельности, обращения к пасторальным сценам или сентиментальным канцонам. Впрочем, оставим на совести литературоведов их утверждения о том, что те части "Cantos", где Паунд углубляется в экономическую проблематику, не имеют литературной ценности: нас интересуют прежде всего сами экономические концепции Паунда. Мы не утверждаем, что Паунд был гениальным экономистом, но какими бы ни были его концепции в этой области, не следует забывать, что их создал человек, обладавший по истине гениальной интуицией.

2. "Еретики от экономики"

Экономическое наследство Паунда представляется официальной науке "несерьезным" еще и потому, что поэт в своих исследованиях опирался на наследие экономистов, признанных и неоклассиками, и марксистами "еретиками" (Дуглас, Гезель, Содди, Китсон, Оридж, Авильяно, Рота и др.), бывших известными в первых десятилетиях нашего века, но затем напрочь забытых и игнорируемых официальной экономической наукой. Их "ересь" заключалась в том, что они попытались сформулировать ряд принципов "третьего пути", представляющего альтернативу как классическим либеральным теориям (1), так и марксизму.

Чувства, испытываемые Паундом к официальной экономической науке, он недвусмысленно выразил в следующем стихе из поэтического сборника "Cantos":

Спрашивает К.Х.Дуглас у прославленного Кейнса:
"В чем причина дороговизны?". И Кейнс,
экономист, консультирующий Лигу Наций, говорит:
"В недостатке рабочих рук".
И это при двух миллионах безработных.
К.Х. успокаивается. Лучше поберечь
дыхание для того, чтобы чтобы остудить суп.
Но не я. Я продолжаю надоедать г-ну Кейнсу
пока он не говорит: "Я ортодоксальный экономист."
О господи!

Впервые Паунд заинтересовался экономикой, познакомившись в начале века с Альфредом Ричардом Ориджом, издателем английского социалистического журнала "Новый век" и последователем французских анархо-синдикалистов, автором корпоративистской теории "социализма гильдий". Уже на основании интереса Паунда к идеям Ориджа легко опровергнуть мнение, что увлечение Паунда фашизмом было "случайностью". Сходство идей Ориджа с экономическими проектами Муссолини (на которого также в свое время повлиял анархо-синдикализм) очевидно. В 1918 г. в кругу социалистов, сформировавшемся вокруг Ориджа, Паунд встречается с майором Клиффордом Дугласом, которому было суждено стать одним из основных вдохновителей экономических воззрений великого американского поэта.

3. "Социальный кредит"

Именно у Дугласа Паунд позаимствовал и впоследствии развил идею о необходимости "социального кредита". С точки зрения Дугласа, в капиталистическом обществе существует различие между $"реальным кредитом", определяемым способностью нации к производству благ, и $"финансовым кредитом", который есть, на самом деле, искусственный способ для расширения власти монополистического меньшинства (2). Для Дугласа представляется несправедливой ситуация, когда реальное богатство коллектива измеряется повышением заработных плат, ибо такое повышение неминуемо влечет за собой все возрастающую инфляцию в силу наличия банков, обладающих привилегией выделения кредитов (общность банкиров и составляет основу монополистического меньшинства, ответственного за нарушение социальной справедливости и эксплуатацию). Именно существование непреодолимой пропасти между предпринимателем и банком заставляет предпринимателя неминуемо повышать цены на конечный продукт, чтобы вернуть кредит. Так функционирует основополагающая для капитализма система "финансового кредита".

Дуглас противопоставляет такой ситуации проект "социального кредита", основанный на создании индустриальных банков, являющихся собственностью трудящихся, в которые предприятия вносили бы заработные платы и прибыли. Через эти банки государство перечисляло бы предприятиям определенный процент, чтобы компенсировать потери в доходах, обусловленные системой фиксируемых государством цен, более низких по отношению к совокупной стоимости.

Позаимствовал Паунд у Дугласа и "теорему А+В", доказывающую, что в капиталистической системе покупательная способность никогда не достигнет уровня цен. Паунд излагает ее в 38-й Песне "Cantos":

Фабрика
обладает сама по себе финансовым аспектом.
Она не только позволяет людям покупать (заработная плата, дивиденды
составляют покупательную способность), но она также устанавливает цены
или финансовые стоимости, т.е.
платит рабочим и платит за ресурсы.
Все выплачиваемое в качестве заработной платы и дивидендов
выдается наличными, составляя покупательную способность, и эта способность
с необходимостью всегда меньше — держите это в уме — меньше
всех совокупных выплат фабрики
(что складывается из зарплаты, дивидендов и платы за ресурсы,
банковских тарифов и т.д. и т.п.),
и вся эта сумма
добавляется к конечной цене,
установленной этой фабрикой, о какой бы фабрике
ни шла речь, она есть и всегда останется препятствием,
и покупательная способность никогда не сможет
(при существующей системе) расти также быстро
как растут цены.

Паунд развил мысли Дугласа, обратившись к проблеме денежного дефицита. Он разоблачает классическую манипуляцию адептов финансового капитализма: они симулируют условия дефицита там, где в действительности их не существует, чтобы поддержать повышение процентов и получить огромные выгоды, а впоследствии приватизировать экономику, но это означает приватизировать экономическую и политическую власть в обществе. В особенности успешно такая схема действует и по сей день в развивающихся странах: банки индустриальных стран, произвольно устанавливая размеры денежного резерва (который раньше определялся ограниченностью золота, а теперь исключительно интересами банков), начисто лишают развивающиеся страны возможности соотнести прирост денег, размеры которого диктуются банками, с экономическим ростом страны. В результате такого искусственно созданного дефицита средств развивающиеся страны вынуждены брать долги, отягчая еще больше свое положение и вовлекаясь в спираль бесконечного расширения задолженности. Несправедливость такой ситуации очевидна для Паунда; он заявляет, что "кредит нации принадлежит нации, и нация не нуждается в оплате собственного кредита. Нация, не желающая залезать в долги, бесит ростовщиков. Правительство, заявляющее: "мы не можем строить железные дороги, поскольку у нас нет средств" столь же смешно, как и то, которое заявит, что строительство невозможно "из-за отсутствия километров". Государство само может стать заимодавцем. Флот, победивший при Саламине, был построен на средства, одолженные Афинским государством оружейникам".

4. "Монета — не товар!"

Вторым экономистом, сильно повлиявшим на Паунда (впрочем, не только на него: во влиянии, оказанном им, признавался и Кейнс), был Сильвио Гезель, бывший в течение нескольких дней министром финансов эфемерной Баварской советской республики в апреле 1919 г. Наиболее оригинальной частью его экономических концепций было учение о "свободной монете". Такая монета, "свободная" от стабильной ценности и со временем ее теряющая, т.е. превращающаяся таким образом в простой инструмент обмена и теряющая функцию резерва ценностей, позволяет свести к минимуму финансовые накопления и тем самым произвести тотальное сокращение финансового и спекулятивного компонента экономики. Паунд неоднократно обращается к проблеме монеты, значительно расширяя концепции Гезеля. Именно в отсутствии интереса к проблемам монеты упрекает Паунд Маркса: по Паунду, для Маркса монета является исключительно вспомогательным элементом по отношению к продукту, количественной мерой выражения, служащей простым инструментом для превращения товара в деньги. Паунд же полагает, что одной из наиболее существенных характеристик современной капиталистической системы является как раз дихотомия между натуральной экономикой и экономикой монеты (монетаризмом). Финансовые структуры, которые изначально были призваны поддерживать продукт, превратились в стену между продуктом и потребителем (что выразилось, в конце концов, в Великом кризисе 1929 г.) Основополагающим элементом этого превращения явилась дереализация денег, которые из экономического инструмента превратились в символ власти и социальный фетиш. "Монета — это не товар!" — таков один из основополагающих тезисов экономической концепции Паунда. "Собственность происходит из обменов, так же как и высокий уровень жизни". Монетарная и банковская система, саботирующие эти обмены и ставящие им преграды, являются для Паунда "дьяволом", а их адепты — "врагами народа". Паунд поясняет, что капитал не является злом сам по себе, и монета, которая тратится на приобретение товаров, не представляет никакой угрозы. Он выдвигает следующую формулу: "необходимо брать и тратить деньги, в противном случае они упадут". Идея абсолютной функциональности монеты, заимствованная Паундом у Гезеля, развивается им в книге "Азбука экономики", где поэт периодически повторяет: "монета не является товаром, так же как не является им и труд". Функция монеты, по Паунду, ограничивается обозначением существования реально наличествующих товаров. Альтернативой такому положению является тезис "банковской школы" о необходимости предоставления банкам возможности создавать платежные инструменты. А это неизбежно ведет к разрыву между производительной экономикой и экономикой монеты. В этом случае уже не монета служит людям, но люди монете.

5. "Дьявол" ростовщичества

Ростовщичество — вот основной враг, против которого были направлены гневные инвективы Паунда. Его концепция соответствует аристотелевской, согласно которой одалживание денег в рост является противоприродным грехом, поскольку монета не может рожать монету. Паунд, который уделял очень большое внимание терминологическим вопросам (он заявлял о необходимости создать систему терминологии и логической аргументации, которая могла бы на строго научном уровне противостоять официальной науке, и даже ввел понятие "экономическая ортология"), так определяет ростовщичество: "налог, взимаемый с покупательной способности без ссылки на производительность, а подчас и без ссылки на саму производительную способность". Паунд во многом связывает начало нынешнего торжества ростовщичества с образованием в 1694 году Английского банка, — "банк извлекает выгоду из процентов на монету, которую он творит из ничто". Интересно, что аналогичную мысль можно обнаружить и у Маркса. В конце первого тома "Капитала" Маркс пишет строки, которые вполне можно встретить и у Паунда: "В действительности кредиторы государства не предоставляют ему ничего, поскольку одалживаемая сумма превращается в якобы обратимые облигации, которые в их руках продолжают действовать как наличные деньги. Помимо народившегося таким образом класса бездельников, живущих на возвращаемые проценты, и внезапного богатства финансистов, которые делаются посредниками между государством и нацией, а также помимо налоговых подрядчиков, коммерсантов, частных фабрикантов, для которых добрая часть любого займа государству играет роль капиталов, падающих с неба, государственный долг разбудил общество для действия, для продажи всего и вся, для ажиотажа: одним словом, разбудил биржевую игру и современную банкократию". Именно против этой банкократии протестовал Паунд, указывая на наличие пропасти между финансовым капиталом и капиталом, задействованным в производстве реальных товаров и услуг. Такое несоответствие послужило основной причиной как Великого краха 1929 г., так и депрессии 30-х, из которых Америка вышла, как пояснил Гэлбрэйт, только благодаря поставкам товаров на фронты Второй мировой войны. А следовательно, через обращение к принципу государственного регулирования экономики.

Сегодня на один доллар, потраченный в ходе товарообмена, приходится пятнадцать долларов, задействованных в финансовых спекуляциях, что влечет за собой множество социальных катаклизмов во всем мире, от безработицы в Европе до голода в Третьем мире.

На этом фоне никак нельзя назвать удовлетворительными определения и объяснения, даваемые официальной либеральной экономикой — и здесь кроется одна из причин обращения Паунда именно к экономике "еретической".

Важно подчеркнуть, что вслед за Блэйком Паунд рассматривал ростовщичество не просто как социально-экономическое зло (впрочем сама экономика обретала в его сознании метаэкономический, духовный, метафизический смысл), но как современное и наиболее концентрированное, апокалиптическое выражение космического темного принципа, который называется Традицией "Ангроманью", "сатаной", "дьяволом", "злым демиургом", "антихристом", "змеем" и т.д. Проблема роста денег была той магической точкой, где отвлеченные трансцендентные категории поэтической, созерцательной вселенной сопрягались с материальной, социальной и природной конкретикой. Поэтому зло, воплощенное в банкократии и либерализме, Паунд осознавал в космических пропорциях, как универсальный яд, энтропически разъедающий саму основу бытийных форм, субтильных чувств, мыслей и интуиций.

6. К экономике изобилия!

В условиях безраздельного господства ростовщической банкократии Паунд обращается именно к фашизму как политической и экономической системе, способной разбить узы этого господства. "Что касается финансовой системы, можно сказать, что страна, где можно было купить практически все, за десять лет превращена Муссолини в страну, где даже попытка подкупа правительства представляется крайне опасной". Действительно, фашистское правительство отказалось выполнять функцию защитников интересов представителей высших финансовых кругов, и итальянская экономика оказалось одной из самых защищенных от великой депрессии благодаря масштабному социальному вмешательству в в финансовую и производственную сферы (в этом ее превзошел только Советский Союз). Для Паунда, знакомого на практике с американской реальностью тотального господства плутократии, фашистская экономика виделась экономикой изобилия. А изобилие было для него основной чертой экономики, освобожденной от оков ростовщичества. Изобилие для Паунда — это результат воли и умения человека-творца, но именно эти качества стремится отнять у него индустриальный капитализм.

Изобилие должно стать основой социализации. "Под какой процент нам давали бы воздух, если бы его не было в избытке?" — вопрошает Паунд. И здесь опять, как и в случае с анализом закабаления экономики банкократией, мысль Паунда соприкасается с мыслью Маркса, который писал, что социализм есть социализация благ, производимых в изобилии, без удушения и лишения покупательной способности трудящихся масс, и указывал на то, что объективные условия для построения социалистической экономики кроются в максимальном развитии производительных сил.

Случайны ли эти повторяющиеся совпадения? Паунд, начавший свой путь в экономике с заимствования концепций маргинальных по отношению к марксизму социалистов, в конце концов, пришел к сходным с Марксом выводам о необходимости освобождения экономики от ростовщичества и диктатуры банков (которые превратили капиталистическую экономику в процесс экспроприации, угнетения и унижения прямых производителей ради накопления украденных у них средств в руках ограниченной олигархии) и о построении общества изобилия.

Но и сама экономическая реальность фашистской Италии и СССР была весьма сходна. Пропагандистская интерпретация фашизма как разновидности последней стадии капитализма давно опровергнута серьезными исследователями. И, напротив, завоевывает все больше сторонников (среди которых такие известные итальянские экономисты, как Де Феличе, Мелограни, Бокка) тенденция представлять фашизм как более правый, более умеренный и единственно возможный в Италии в тех условиях вариант реального социализма. Сам Паунд много раз сопоставлял Муссолини и Ленина (у которого, в отличие от Муссолини, "в саду не было Ватикана"), восхищаясь непреклонной волей обоих революционеров.

Мы затронули лишь самые главные темы из обширного наследства экономической мысли Эзры Паунда. Можно было бы сказать еще и о его интересе к начальному периоду существования американской экономики, еще не узурпированной ростовщиками, и к итальянскому опыту контроля над финансами со стороны католицизма, и к реформам Леопольда I в Сиене, и о многих других экономических сюжетах, коими изобилует как его поэзия, так и публицистика. Международная банкократия, стравившая в конце концов в кровавом конфликте режимы, характеризовавшиеся наличием (в большей или меньшей степени) социалистических элементов в экономике, и только благодаря этому сумевшая выйти из поразившего ее экономического кризиса, — этот "дьявол", навязавший всему миру свои противоестественные законы, — в конце концов отплатила Паунду за его восстание против ростовщичества, посадив величайшего поэта ХХ века на 12 лет в тюрьму.

Это лучше всего характеризует глубину и остроту экономических концепций Эзры Паунда, остающихся актуальными до тех пор, пока народы мира не скинут с себя отвратительное ярмо капитализма, освободив тем самым себе дорогу к настоящей экономике изобилия.

(по материалам сборника "Omaggio delle Puglie ad Ezra Pound" и книге Giano Accame "Fascismo immenso e rosso")

А.Карагодин