Ненависть — основа метафизики войны. Odio Sacro — священная ненависть, священный гнев — это особое состояние воинской души, в котором воин является максимальным обладателем концентрированной энергии разрушения, наполняется силой агрессии и изливает ее на противника, врага, преграду. Но ненависть относится не только к уровню психологии, — ненависть имеет глубочайшие метафизические корни.

Ненависть, гнев — это коррелят любви, это оборотная сторона любви. Если любовь (как основная кшатрийская практика) есть стремление к преодолению дуальности, порожденное притяжением Единства, то ненависть есть реакция на сам факт наличия преграды, которая стоит между двумя разделенными частями, мешая осуществлению Единства. Чем напряженнее притяжение любви, тем концентрированнее ненависть к преграде. Поэтому метафизика ненависти основывается на активном отношении к онтологической и метафизической травматичности воина, желающего эту травматичность (и ее причину) уничтожить, Священная ненависть есть постоянное напоминание воину о том истинном метафизическом дискомфорте, который он обязан испытывать, находясь в реальности. В некотором смысле, ненависть тождественна любви, которая также есть напоминание о великой первокатастрофе и действие, направленное на ее преодоление. Этим родством объясняется также н сама практика сексуальных отношений, в которых элементы борьбы и ярости неразделимы с элементами слияния н блаженства. Однако чистая ненависть все-таки концентрируется на уничтожении разделения, а не на приобретении Единства (как любовь). Поэтому перемещение акцентов определяет особость кшатрийской практики гнева, представляющей собой ритуальный и инициатический комплекс.

Традиция кшатрийского гнева полно развита в нордических германо-скандинавских воинских культах. Особенной цельностью в этом смысле отличается культ Одина (Вотана) древних скандинавов н германцев. Одна из возможных этимологии "Вотана" производная от "wut", что значит "бешенство", "гнев". Слово же "Один" этимологически родственно Odio (ненависть). Священногерманская картина мира пропитана агрессией, персонифицированным гневом. Все главные боги нордического пантеона — воины, вся мифологическая история — сражения н жестокие авантюры. Гнев — самое часто встречающееся состояние богов; агрессия — самая часто встречающаяся акция Так как Вотан является центральной фигурой нордической религии, ее полюсом, то естественно, что его духовную природу разделяют и все другие религиозные персонажи, явления н культы. Характерно, что ось мира, центральный столб вселенной, древо мира названо в германской мифологии "Иггдрасиль", ясень Иггдрасиль, что означает дословно "Конь Игга". Игг — это имя Одина (переводится как "страшный", "гневный"), особо выделяющее его гневную ипостась. Само слово "ясень" (немецкое Esche), близко к слову as (бог, боги). Мировой ясень это архетип аса, живого германского бога. Но то, что главное название ясени именно "Конь Гневного" прямо указывает на мистериософскую выделенность гнева как основного священного компонента духовной структуры божества. Каждый ас, в определенном смысле слова, воспроизводит мировой ясень, а значит является и "Конем Гневного", что означает и "Конем Гнева". Таким образом, само божество есть "животное, оседланное гневом", то есть влекомое, управляемое гневом, служащее гневу. С этим связана и особая мистическая судьба эйнхереев, воинов, убитых на поле битвы и стяжавших геройской смертью право войти в Валгаллу, жилище Одина и асов. Эйнхереи, однако, не успокаиваются в героическом раю Валгаллы. Они участвуют теперь в небесных битвах в качестве "Дикой Охоты" Одина (Wildes Heer). Наделение эйнхереев определением "дикий" подчеркивает "гневность", "Дикость", как священную, духовную категорию, как признак свершившегося обожествления Героя.

Практика ритуальной ненависти максимально полно сохранилась в "берсеркерстве". "Берсерк" или "Берсек" — имя древнего арийского героя из рода асов. Его древние германцы считали родоначальником воинов, воином но преимуществу. Берсеркеры — это инициатическое арийское кшатрийское братство, которое хранило секреты боговселения в битве, или Одино-вселения. Берсеркеры в момент поединка настолько напитывались Священной Яростью, что трансформировались в иное существо, переносили "бытийный центр тяжести" на "тонкий план" и фактически сливались с божественным воинственным архетипом. Описания некоторых аспектов этой практики перевоплощения в бою сохранились в ирландских сагах, в частности, в "легендах о Кухулине", магическом воине, кельтском аналоге германских берсеркеров. Сущность "берсеркерства" заключается в максимальном высвобождении внутри своего существа абсолютной ненависти к пределу, к границе, к конечности. Берсеркер в экстатическом ритуале вызывает из глубин своего духа "любовь к вечности", печать личного божественного происхождения. И эти жажда уничтожения предела размывает внутренние границы его земной индивидуальности, разрушает фиксированные связи и онтологические зависимости, всякое видовое самоопределение. Нарушение личных пределов создает вокруг берсеркера разряженное бытийное пространство, в котором также нарушаются бытийные связи. Обычно эта эвокация сопровождается физическим уничтожением врагов, причем самым жесточайшим и безжалостным образом. Подчас берсеркер теряет возможность управлять священным гневом, и тогда его безграничное буйство может перейти и на другие существа (нейтральные или дружественные) или на предметы, Ярость берсеркера вызвана состоянием двойственности как таковой, и после достижения определенной степени концентрации эта ярость обращается на ту форму двойственности, которая является наиболее универсальной и обобщающей, — на проявленное бытие. Фактически, берсеркеры боролись с бытием, сливаясь с той волевой вселенной разрушения и гнева, которой является мир Одина, вращающийся вокруг Оси — мирового ясеня Иггдрасиль, "Коня Гневливого". Причем нефиксированность центра этой яростной вселенной, подвижность оси (которая есть "конь"), позволяет берсеркеру стяжать волевым образом полноту священного гнева, отождествившись с самим центром божественного мира, которым является сердце истинного воина.

Особой формой берсеркерства было превращение воина в момент сражения в белого медведя. Медведь (или медведица) символ кшатрийской касты в целом. Берсеркер при перевоплощении в медведя сливается с абсолютным кшатрием, с первокшатрием, так как в самом слове "берсерк" есть корень "ber", обозначающий медведя в индоевропейских языках. Кроме того, созвездия Малой и Большой Медведицы во многих традициях называются "колесницами", а иранский аналог индийском слову "кшатрий" — это "rata-estha", буквально "стоящий на колеснице". Кроме того кельтское название медведя — "арктос", откуда и слово Арктика (северный регион) и имя короля Артура, кельтского эквивалента Короля Мира. Таким образом, медведь — это символ Севера, а значит Гипербореи и Короля Мира, Шакраварти, гиперборейского Монарха.

На физическом уровне он стяжает полноту воинской силы, так как становится неуязвимым для врагов, и разрушительная мощь его агрессии не может быть остановлена никакими количественными человеческими усилиями. Медведеобразное берсеркерство трансформировало полностью личность северного кшатрия. Любопытно, что норвежские берсеркеры во время мира больше всего времени проводили во сне. Часто они спали так глубоко, даже во время морских походов викингов, что и критической ситуации нападения противника их с трудом удавалось разбудить. Эта ритуальная сонливость (воспроизводящая зимнюю спячку медведя) являлась символом сна Короля Мира в эпоху конца кали-юги или, в терминах кельтской мифологии, символом сна короля Артура на северном острове Аввалон на вершине горы (аналог индийской Меру и мирового ясеня Иггдрасиль, на котором 9 суток висел Один). Но когда берсеркера все же удавалось разбудит (иногда лишь под конец сражения) его священный гнев был беспределен, и его вступление в битву, как правило, однозначно разрешало исход. И эта ритуально-психологическая деталь наполнена инициатическим смыслом, так как символически преобразует последнюю битву богов.

Еще одним важным аспектом метафизического гнева является кшатрийский "воинский брак". Хотя обычно кшатрий реализует "эротическую инициацию" в традиционном тантрическом русле, существует особая перспектива кшатрийской эротики, называемая "воинским браком". Этот "воинский брак" отличается особой ролью, которую играет в нем ненависть. Среди арийских традиций это наиболее подробно было развито в зороастризме, германско-скандинавском язычестве и шиваизме. Специфика "воинского брака" заключается в том, что женская тонкая сущность, с которой этот брак осуществляется, наделена особыми воинственными, гневными, яростными характеристиками. Эта яростная женщина называлась в зороастризме "фраваши" (и являлась одновременно дущой ария), в германской мифологии "валькирией", а в шиваизме "дакиней" (женской сущностью из свиты черной богини Кали — шактийской ипостаси бога аскета и бога-воина Шивы). В греческом язычестве она называлась "Палладой", но ее инициатический смысл был довольно давно утерян или, но меньшей мере, скрыт за строгим секретом мистерий. Герой, добившийся любви валькирии, слившийся с ней в "воинском браке", срастворился с миром Одина, с миром священной ненависти. Валькирии уносят павших воинов в Валгаллу, а фраваши ведут человеческую душу через узкий мост Чинват, соединяющий с миром богов. Приблизительно ту же роль выполняют дакини, и особенно это явно в тибетском ламаизме. Валькирия — это сгусток священного гнева, это "тонкая" астральная форма, слияние с которой позволяет освободить максимум разрушительных возможностей, открыть субъективные хранилища ярости и ужаса. Брак с валькирией отличается от кшатрийского брака с инициатической Дамой или богиней любви в том, что в этом случае герой срастворяется с самой сутью метафизического конфликта. Для зороастрийского мифа бытие — есть бытие-в-войне, так как факт двойственности, наличия в мире двух начал (Ормузда и Аримана) предполагает необходимость перманентной ненависти к врагу, к Ариману. Эта ненависть становится единственным содержанием ария, и поэтому брак с воинственной крылатой девой ярости — фраваши — неизбежен и необходим для полноценного зороастрийца. Понимание этой неизбежности и необходимости было настолько очевидным, что зороастрийские теологи, в конце концов, просто отождествили человеческую душу с фраваши. Брак с валькирией есть углубление во внутренние измерения метафизической войны, гарант того, что воинская реализация не остановится на промежуточных стадиях; брак с валькирией — это стяжание гневного бессмертия, которое необходимо метафизическому воину для того, чтобы довести свое великое дело до конца и обрести трансцендентную победу — указание на которую содержится в имени архетипического воина Сигурда-Зигфрида (др. нем. Sig — победа) и его жены валькирии Сигрдривы (от того же корня Sig).

Идея священного гнева наличествует практически во всех традициях, хотя нигде она так не акцентирована, как в зороастризме и нордическом язычестве. Концепция "страха Божьего" существует в христианстве, где этот страх называется также "корнем благих" или истоком добродетели. Страх Божий — это человеческий эквивалент гнева божьего, и его абсолютизация в человеке с необходимостью срастворяет его с самим божеством. Поэтому в каббале 5-я сефира — Гебура (Сила, Гнев) называется также Пахад (Страх). С гневом божьим связан и архангел Гавриил, буквально "сила Божья", архангел Левой Руки, а также все священные и духовные аскеты, близкие к его фигуре. В исмаилизме (и вообще суфизме) есть концепция "джабрут" — мира божественной силы, который является в чем-то аналогичным волевой воинственной вселенной Одина ("Джабрут" — "Джабраил", арабская форма Гавриила).

В принципе ненависть, разлагающаяся на два аспекта, — гнев у активного начала и ужас у пассивного, — есть одна из форм существования Священного, как такового, поскольку именно таким образом открывается "травматичность наличного бытия". Ужас есть естественное состояние полноценного существа кшатрийского типа, так как ужас является реакцией на ущербность мира, постоянно обнаруживающего свою ограниченную природу, свое основополагающее качество, качество предела. Через ужас и провоцируемый этим ужасом гнев существо входит в контакт с гневом божьим, с полнотой ненависти, а значит начинает быть его носителем, то есть "Конем Гневливого", мировым ясенем, асом. Поэтому практика нагнетания личного ужаса является необходимой подготовительной фазой берсеркеровской инициации. Ужас есть растворение соли в практике священной ненависти. В традиции существуют различные предписания для внушения посвящаемому чувства ужаса. Само выражение "панический страх" коренится в инерциальном сознании того, что комплекс сакральных ритуалов, связанный с греческим богом Паном, одним из спутников Вакха, имел прямое отношение к инициатической практике ужаса в древних мистериях. К этому относится и необходимый для получения инициации "спуск в ад", одна из задач которого состоит во внушении чувства ужаса, в пробуждении его в неофите. Причем ужас "спуска в Ад" заключается не в визуализации чего-то экстраординарного, чего-то необычного или нового для человеческого существа, но, в сущности, напротив, в постижении истинного качества обычного, в прозрении в сущность имманентности, которая и является, в конце концов, настоящей причиной ужаса. "Спуск в ад" — это не что иное, как духовное видение обычного. Это не нечто новое или экзотическое —это старое и обыденное, но вскрытое в своих подлинных пропорциях. Однако несмотря на простоту такой констатации, эффективная реализация "спуска в ад" является опасным и строго хранимым секретом.

Мистерия "спуска в ад" в сугубо берсеркерской практике связана с "медом поэзии". Неслучайно и совпадение слов "медведь" и "мед" в русском языке, а также обязательная близость медведя и меда во всех мифологических сюжетах (в принципе, "медведь", "поедающий мед" было табуистическим славянским субститутом для более изначального слова индоевропейского происхождения — *rktos или *ber). Медведь-берсеркер любит мед поэзии и для того, чтобы достать его, он спускается (как Один) вглубь скалы, превратившись в змею, или под корни мирового ясеня — Иггдрасиль. Мед поэзии — это "субстанция" инициации, воинская амрита (напиток бессмертия), источник мудрости, приводящий в экстаз и дающий магические силы. Но одновременно, согласно скандинавской мифологии, в источнике меда поэзии находится глаз Одина, и именно этот глаз даст меду его сакральную силу. Спуск в ад за медом поэзии есть одновременно эффект от принятия меда, что означает спонтанный всплеск "видения" существом истинной инфернальной природы реальности, которая его окружает. Это постижение "адовости" бытия тождественно открытию третьего глаза Шивы, который является смертоносным и убийственным для имманентного. Но третий глаз Шивы — это глаз Одина, дающий меду поэзии его внутренние свойства. Таким образом, мед поэзии и спуск в ад за ним есть одно и то же инициатическое действие, заключающееся в погружении в ужас, в растворении ужасом, в срастворении с ужасом. Здесь важно заметить, что священным субститутом меда поэзии было у древних скандинавов "пиво", а у других народов вино. Вот почему Пан — бог ужаса — входил в свиту бога вина Диониса-Вакха, и вот почему одним из основных занятий берсеркеров, когда они не сражались и не спали, было винопитие. Вино песет в себе путь в ужас, и поэтому тантрический путь "левой руки" называется в индуизме "путем вина", поэтому в суфизме так развито эзотерическое винопитие, запрещенное в ортодоксальном исламе и поэтому каббалистическое значение слова "вино" на древнееврейском равно значению слова "sir" — "секрет" или "тайна". Вино, эквивалент меда, воплощает в себе священный гнев и священный ужас, но в скандинавской мифологии мед течет по всему дереву Иггдрасиль — это сам берсеркер, и значит ужас и гнев являются его соками, его внутренними водами, наполнением его внешней формы.

Россия в глазах Запада — "страна медведя". Когда европейцы видят русского (настоящего русского), им кажется, что он переваливается и косолапит как неуклюжий обитатель берлог. Русские любят совершенно берсеркеровские запои, так чтобы водка текла по венам вместо крови. Любят лень и сонное созерцание. Их трудно разозлить или растолкать. Нация, сплотившаяся вокруг нордических кшатриев Рюрика, переняла многие черты боевого авангарда последних гиперборейцев.

Нетрудно разглядеть в русской истории и апокалиптические мессианские мотивы, составляющие ее тайную сущность.

Но как пробудить от кали-югического сна страшный своей безумной и священной волей к бесконечности русский медвежий народ?

Ганс Зиверс