Мифология Фридриха II надолго пережила его самого уже по той причине, что в его смерть не поверили. Считалось, что Император удалился в какую-то далекую страну или что он, согласно народной легенде, спит в жерле горы Этны. Но однажды он проснется и придет, чтобы вернуть себе свой трон. И не случайно тридцать четыре года спустя один мошенник в городе Нойссе с успехом выдал себя за вернувшегося Фридриха II, redivivus. Даже после того, как его казнили в Ветцларе, миф не утратил своей жизненной силы. Даже в XV веке еще верили, что Фридрих жив и что он будет жить вплоть до конца времен, так как, по сути, только он является единственным легитимным Императором.

Миф о Фридрихе II — это лишь один пример, иллюстрирующий весьма распространенный и устойчивый феномен. Религиозным престижем и эсхатологической функцией королевская власть наделялась в Европе вплоть до XVII века. Секуляризация концепции эсхатологического короля, концепции, глубоко укорененной в коллективной душе, не смогла до конца уничтожить надежду на вселенское обновление, осуществляемое Героем. Но отныне миф приобрел новые формы: Реформатор, Революционер, Мученик (во имя свободы народов), Вождь партии. Роль и миссия основателей и вождей некоторых современных тоталитарных движений явно содержат в себе значительное количество эсхатологических и сотериологических элементов. Мифическое сознание преодолевает и отбрасывает свои исторические выражения, утратившие адекватность, адаптируется к новым социальным условиям и новым культурным учениям. Но оно никуда не исчезает.

Что же касается Крестовых походов, то Альфонс Дюпрон убедительно вскрыл их мифические структуры и их эсхатологическую ориентацию. "В центре мысли крестоносцев — как у клириков, так и у светской публики — лежала идея долга освобождения Иерусалима (...). В Крестовых походах со всей мощью воплотился мотив доведения до совершенства человеческого времени и человеческого пространства. Этим осуществлением должно было стать объединение всех народов земли вокруг священного Грааля, города-матери, центра мира, Иерусалима." (2) То, что речь шла о духовном коллективном феномене, об иррациональном взрыве ясно следует, помимо всего прочего, из Крестового похода детей (3), который начался совершенно внезапно в 1212 году на севере Франции и в Германии. Спонтанность этих движений не подлежит сомнению. "Никто не побуждал их к этому ни извне, ни в самой стране,"— утверждает современник. Дети, "отмеченные — в этом состоит нечто сверхъестественное — своим малым возрастом и бедностью, часто маленькие пастушата", двинулись шествием, принимая в свои ряды нищих и бедняков. Около тридцати тысяч детей шли единой процессией с песнями. Когда их спрашивали, куда они идут, они отвечали:"К Богу!" Один хронист замечал: "Они хотели пересечь море и осуществить то, что не удалось сделать князьям и царям — освободить Гроб Господень". Клир воспротивился этому детскому подъему. Юные крестоносцы из Франции кончили катастрофой. Прибыв в Марсель, они зашли на борт семи больших кораблей, но два из них потерпели крушение в результате бури у берегов Сардинии, и все утонули. Остальные пять кораблей благодаря уловке двух предателей-наемников прибыли в Александрию, где детей продали вождям сарацинов и работорговцам.

Немецкий Крестовый поход развивался по схожей логике. Хронист свидетельствует: "В 1212 году появился мальчик по имени Николас, который собрал вокруг себя множество детей и женщин. Он утверждал, что по приказу ангела ему надлежит вместе со всеми прибыть в Иерусалим, чтобы освободить Крест Господень, и что при этом море, как когда-то перед народом Израиля, даст им пройти по дну, не замочив ног". Оружия у них не было. Тронувшись из Кельна, они спустились по течению Рейна, пересекли Альпы и достигли Северной Италии. Некоторые добрались до Генуи и Пизы, но оттуда их прогнали. Те же, кто добрались до Рима, были вынуждены признать, что у них нет поддержки никакого авторитета. Папа не одобрил их намерения, и юные крестоносцы вынуждены были тронуться в обратный путь. Как отмечает хронист: "Они вернулись, изголодавшиеся и босые, один за одним, в молчании." Им никто не помогал. Другой свидетель пишет: "Многие из них умирали от голода, и трупы их валялись в деревнях, на площадях без погребения".

А.Дюпрон совершенно справедливо распознал в этих движениях центральный мотив детства в простонародном благочестии. Это, одновременно, и миф о Невинных Младенцах, и прославление детей Иисусом, и народная реакция на Крестовый поход баронов. Та же реакция, которая воплотилась в легендах о "тафюрах" первых Крестовых походов. "Отвоевывание Святых мест" отныне могло произойти только благодаря чуду, а чуда можно было ожидать лишь от наиболее чистых — от детей и бедняков".

Продолжение эсхатологического мифа

Провал Крестовых походов не положил конца эсхатологическим чаяниям. В своей книге "De Monarchia Hispanica" (1600) Томмазо Кампанелла умолял испанского короля профинансировать новый Крестовый поход против турецкой Империи, чтобы после победы установить Вселенскую Монархию. Тридцать восемь лет спустя в своей "Ecloga", предпосланной Людовику XIII и Анне Австрийской с поздравлением с рождением будущего Людовика XIV, Кампанелла предрекает "отвоевывание Святой Земли" (recuperatio Terrae Sanctae) и "обновление века" (renovatio seculi). Он говорит, что юный король за тысячу дней покорит всю землю и уничтожит чудовищ, т.е. завоюет земли неверных и освободит Грецию. Магомет будет отброшен из Европы; Египет и Эфиопия станут христианскими; татары, персы, китайцы и весь Восток примут крещение. Все народы образуют единую христианскую нацию, и вся Вселенная будет иметь только один центр — Иерусалим. "Церковь, — пишет Кампанелла, — началась в Иерусалиме и к Иерусалиму вернется, обойдя прежде весь мир." В трактате "La prima e la seconda resurrezione" Томмазо Кампанелла, в отличие от святого Бернарда, рассматривает отвоевывание земного Иерусалима не как этап на пути к Иерусалиму Небесному, но как начало мессианского царства.

Можно продолжать приводить примеры до бесконечности. Нам важно особо подчеркнуть неразрывную связь между эсхатологическими концепциями Средневековья и различными типами "философии Истории", которые развились в эпоху Просвещения и позже в XIX веке. В последние десятилетия стало привычным указывать на исключительную роль "пророчеств" Иоахима де Флора в вопросе структуры всех мессианских движений, как в XIII веке, так и вплоть до их секуляризованных разновидностей XIX века. Центральная идея Иоахима де Флора — близкое наступление особой исторической эпохи, которая будет эпохой свободы, так как она настанет под знаком Святого Духа. Эта идея получила колоссальный резонанс. Она противоречила теологии Истории, принятой католической Церковью после Августина. Согласно учению Церкви, поскольку совершенство уже достигнуто на земле в лоне Церкви, никакого места для "обновления" (renovatio) в будущем не остается. Единственным важным событием будет отныне лишь Второе Пришествие Христа и Страшный Суд. Иоахим де Флора ввел в христианство архаический миф о вселенской регенерации. Конечно, речь в данном случае не шла о периодической и постоянно повторяющейся регенерации. Но вместе с тем, третья эпоха понималась Иоахимом де Флора как царство Свободы под руководством Святого Духа, что предполагало преодоление исторического христианства и как последнее следствие — отмену существующих правил и институтов.

Здесь нет возможности упомянуть все эсхатологические движения, вдохновленные Иоахимом. Но следует указать на некоторые неожиданные параллели с идеями калабрийского пророка. Так Лессинг в своей книге "Обучение человеческой расы" развивает тезис о постоянной и прогрессирующей структуре откровения, заканчивающегося в третью эпоху. Лессинг, правда, понимал "третий век" как триумф рассудка через всеобщее образование. Но вместе с тем, это для него самого совпадало с полным совершенством христианского откровения. Он с симпатией и восхищением говорит о "некоторых энтузиастах XIII— XIV веков", единственной ошибкой которых было слишком поспешное провозглашение "нового вечного евангелия". Резонанс идей Лессинга был огромен, и через сэн-симонистов они, видимо, повлияли и на Огюста Конта и его доктрину трех состояний истории. Кроме того мифом Иоахима о "третьей эпохе", которая должна обновить и завершить Историю, были, в разных аспектах своей философии, затронуты Фихте, Гегель и Шеллинг. Через них (4) этот эсхатологический миф повлиял и на некоторых русских писателей — в частности, на Красинского ("Третье Царство Духа") и Мережковского, автора книги "Христианство третьего Завета".(5) Конечно, здесь мы имеем дело с полуфилософскими идеологиями и фантазиями, а не с прямым эсхатологическим ожиданием царства Святого Духа. Но миф о вселенском обновлении, долженствующем наступить в самом скором времени, здесь явно различим.

"Мифы современного мира"

Некоторые "мифологические модели поведения" сохранились и в нашу эпоху. Речь идет не только о "пережитках" архаической ментальности. Определенные аспекты и функции мифической мысли неотделимы от структуры человеческого существа как такового.

Известно, какую важную роль играет в архаических обществах идея "возврата к истокам". Этот мифологический престиж "истока" не полностью утрачен и в современных европейских обществах. Большинство нововведений исторически представлялись именно как возврат к истокам. Реформация провозгласила возврат к Библии и ставила своей целью возродить опыт изначальной Церкви, раннехристианских общин. Французская революция вдохновлялась примером римлян и спартанцев. Вдохновители и вожди первой европейской радикальной и удавшейся революции, означавшей нечто намного большее, чем конец одного режима, — а именно, конец целого исторического цикла, — считали самих себя восстановителями древних добродетелей, воспетых Титом Ливием и Плутархом.

На заре современной эпохи идея "истоков" обладала почти магическим престижем. Иметь достоверный и древний "исток" означало то же самое, что быть "благородным". "Мы ведем свою родословную от Рима!" — повторяли с гордостью румынские интеллектуалы XVIII и XIX веков. Сознание латинского происхождения сопровождалось у них своего рода мистическим соучастием в величии Рима. Венгерская интеллигенция находила свое оправдание в древнем мифе о Хуноре и Магоре, а также в героической саге об Арпаде. В начале XIX века миф о "благородном происхождении" вдохновлял во всей южной и юго-восточной Европе настоящую страсть к национальной истории и особенно к наиболее далеким от нас фазам этой истории. "Народ без истории (читайте: без "исторических документов" или историографии!) как бы не существует!" Стремеление к такому прошлому легко заметить в национальной историографии всех восточно-европейских народов, и очень быстро этот мотив стал ведущим в национальной пропаганде и политической борьбе.

Страстью к "благородному происхождению" объясняется и расистский миф об "арийстве", периодически возрождавшийся на Западе и особенно в Германии. Социально-политический контекст этого мифа слишком хорошо известен, чтобы на нем настаивать. Для нас важно, что сам термин "арий" сочетает в себе смысл "изначального" предка и "благородного героя". Этот идеал постоянно преследовал тех, кто не смогли удовлетвориться социальными мифами, родившимися в двух европейских революциях — 1789 и 1848 годов. Быть "арийцем" означало восстановить расовую "чистоту", физическую силу, героическую мораль, свойственную изначальной славной и творческой эпохе.

Что касается марксистского коммунизма, то и здесь совершенно очевидны эсхатологические милленаристские мотивы. Мы уже говорили в другом месте, что Маркс заимствовал великие эсхатологические мифы азийско-средиземновомрского мира: спасительную роль Праведника (в наши дни таким является пролетариат), чьи страдания призваны изменить онтологический статус реальности. На самом деле, бесклассовое общество Маркса и последующее исчезновение исторических напряжений имеют точный аналог в мифе о Золотом Веке, который в различных традициях характеризует начало и конец Истории. Маркс обогатил этот древнейший миф иудео-христианской мессианской идеологией: с одной стороны, профетическая роль и сотериологическая функция пролетариата; с другой — финальная битва между Добром и Злом, которую можно легко соотнести с апокалиптическим сражением Христа с Антихристом, оканчивающимся победой Христа. Показательно, что Маркс полностью заиствовал теорию абсолютного Конца Истории. В этом он резко отличался от других историцистских философов (к примеру, Кроче и Ортега-и-Гассета), для которых исторические напряжения неотторжимы от самого человеческого статуса как такового и поэтому никогда не могут исчезнуть окончательно.

Мирча Элиаде (Перевод А.Д.)