Эта фатальная склонность делает немецкую нацию неспособной придать форму идее, не связанной ни с какой химерой, дать ей жизнь и продлить ее.

Еще недавно такой химерой была "всемирная демократия", последней же по времени, как мне кажется, была химера "европейской идеи". Наш опыт "всемирной демократии" был таким, что даже ее самые убежденные глашатаи, если и не поменяли своих убеждений, то, по крайней мере, сбавили тон. Опасность состоит в том, что мечты об объединении Европы, планы паневропейской федерации — это окольная дорога, которая приведет в нашу политическую мысль экуменические иллюзии. И наш единственный и неповторимый опыт станет новым разочарованием.

Разочарование будет на этот раз тем более жестоким, что европейская идея, — в противоположность всемирной демократии, с помощью которой Запад соединил, нас, немцев, — нам совершенно не чужда. Эта идея нам свойственна и так. Она, можно сказать, очень немецкая идея, сопровождавшая нас на протяжении всей истории, прошедшая вместе с нашим народом через все испытания. Сегодня же наши "певцы Европы" рискуют исказить ее до такой степени, что мы проиграем, а не выиграем "великий процесс времени", о котором говорил Шиллер.

Совсем не из-за любви к Европе подпевалы европейской идеи стараются в очередной раз спасти наш континент. Для них Европа — лазейка, последний шанс ускользнуть от судьбы, избежать своего вердикта, уйти от фатальной санкции. Они взирают на Европу, погибающую от роковой неизбежности, которую она сама и породила, бросившись в мировую войну и выйдя из нее разоренной. Они радуются оттого, что Европа может только влачить жалкое существование. На этом их любовь заканчивается.

Они не восторгаются проектом, который снова возвысит Европу. Они не способны сказать, каким будет призвание спасенной Европы. Они не могут придать своей европейской идее высокую миссию. И это самоудовлетворение лучше, чем все остальное, показывает, на какой уровень скатилась Европа, которая когда-то была хозяйкой мира, Европа, которая завоевала землю, открыла ее для себя самой, подчинила ее своей воле и которая сегодня ограничивается тем, что униженно ищет доводы, способные оправдать сам факт ее существования.

Приверженцы европейской идеи полагают, что сегодня, как и вчера, в Европе существуют цельные и органичные народы. Из этого они заключают, что европейским народам ничего другого не остается, как объединиться в большие группы и блоки, чтобы Европа могла утвердиться как пятая сила в эпоху мировой политики. Разумеется, это многообещающе, но все, что многообещающе — всегда подозрительно. Бич рационализма настолько опустошил наш интеллект, что человек склонен более доверять логике обещаний, чем логике реальности. Рационализм европейской идеи тем временем скрывает оппортунистические мотивировки под утопической теорией вероятностей. Европу ныне уговаривают ни о чем не беспокоиться.

Когда мы думаем о Европе, нас одолевает в первую очередь вопрос: что значит быть европейцем? Но самый главный вопрос: а что такое Европа? — остается без ответа. Когда она начинается во времени? Где она заканчивается в пространстве? Европа — это наследство или миссия? Все ли европейские народы одинаково в ней нуждаются? Или некоторые довольствуются разделом наследства, тогда как другие ищут свою миссию, чтобы ее выполнить? А может они стремятся за пределы Европы, в другие края, на другие континенты? Считается ли европейским народ уже только потому, что он живет в Европе? Существуют ли народы, которые раньше были европейцами? И наоборот, существуют ли такие, которые стали европейцами только сегодня?

Сторонники европейской идеи удивительным образом забывают обо всех этих вопросах. Европейская идея оставляет реальность в стороне, и что остается?

Европа не заданная величина, она — сознание. Если Европа должна быть спасена, то это могут сделать только народы, обладающие европейским сознанием.

Европа родилась как обновление старого мира. Этот старый мир обновился не сам по себе, он был возрожден. Это дало силам возрождения перевес, сначала варварский, а в дальнейшем — духовный. Если бы Европа была только возобновлением старого мира, история ее оганичивалась бы воспроизведением старого мира... Но Европа не похожа на простое воспроизведение. Европа — это новый мир, победа Севера над Югом.

С самого начала эта победа оставила след в европейской истории, которая шла следом за народами, по мере того, как они достигали европейского сознания. Сознание же ширилось и изменялось с течением времени, но всегда по оси Север-Юг. В течение одного века, в разгул средневекового насилия, европейское сознание и созанание античное уравновесились, сформировав в Европе каркас, остающийся нетронутым до наших дней. Центр тяжести его находился на Севере, тогда как взоры часто обращались на Юг. В то время Европа была единством. Когда политическое единство было разбито, Юг погрузился в пучину беспорядков и хаоса. Но его население испытывало ностальгию по обновлению, которое в очередной раз пришло с Севера.

Впоследствии Север оставил Юг. Он выбился из сил, подорванный непрекращающейся борьбой между своими народами и обескровленный религиозными распрями, окончившимися на полях сражений и обескровившими Германию. В эти смутные времена центр тяжести из Европы переместился к Западу, во Францию, которая первой получила от этого выгоду. Беспрестанно она посредничала на стороне Германии. Тем временем Запад отстаивал свое право на Европу, но он, как всегда, был слишком слаб, чтобы стать Европой. Франция была слишком слабой, когда она претендовала на имперскую корону и не могла ее получить. Будь то король-Солнце, который из Версаля старался навязать свой закон дворам и народам Европы, или Наполеон, который дошел до Москвы, гегемония Запада с Францией во главе никогда не длилась долго и не имеет никаких шансов в будущем.

Запад выходит на сцену. К сожалению, этого хотят сторонники европейской идеи в Германии: по тому, что они хотят и что почитают, они совершенные западники, и если существует пункт, в котором обрывается всякая попытка диалога с ними, то это как раз их отношение к западничеству. Сам Паннвиц, который, однако, видел в союзе со славянскими народами последний шанс Европы, делает западный анализ кризиса европейской культуры и присоединяется к континентально-гегемонистской концепции западного типа, где Наполеон в своих записях с острова Святой Елены предстает как новый Цезарь, который желал не покорения европейских народов, а лишь наведения в Европе порядка. Что касается Куденова-Калерги, который хотел исключить русских из Великой Европы и оттеснить их в Азию, то он оправдывает свой проект тем, что русские "отказываются от европейской модели демократии". Напротив, полякам он выдает "европейское свидетельство", чтобы вознаградить их "присоединение" к этой модели.

Европейская история сделана только наполовину, она не закончена, она прервана, как и немецкая история. И этого достаточно, чтобы связывать Германию с Европой. Но подпевалы европейской идеи не интересуются Германией. Они, западники, проповедуют разделение Германии, а не объединение. Но Германия слишком велика, чтобы позволить себя обмануть, разбить, "вынести за скобки".

Только у Германии достаточно сил привлечь Россию в Европу. Без Германии Россия будет отнесена к Азии. Однако, мы не можем отказаться от России. Она — Европа, она —христианская страна. Не может быть и речи, чтобы "променять" ее на Португалию или даже на Францию, которая, кстати, всегда может стать второй Португалией. Движение европейских сил, сначала обращенное к Западу, сегодня направляется на Восток. И Германия — вновь движущая сила этого процесса.

Таким образом, Германия — это условие существования Европы. Европа, в свою очередь, может быть только следствием Германии. Европейское призвание немцев обязывает их быть самими собой.

До сих пор мир судил о Европе только по Западу. Он заимствовал его материализм, его технологии и многое другое. Но становясь западным, он потерял свою автономию, оригинальность, богатство своих специфических особенностей, предпочитая стать филиалом Европы, ее карикатурой, как в Японии, так и в Америке. Пришло время, чтобы мир признал за Европой иное качество, — сознание, которое должно стать ее главной и основной характеристикой в будущем.

Артур Мюллер ван ден Брук
перевод Л. Гоголевой